Легче всего сдаться, но то, что для тела — сладостное освобождение, для души — мука мученическая. Какая же она безвольная! Ведь Джек ее просто использует. Разве она не убедилась совсем недавно, что он любит Флисс? И даже если Флисс и не возвращает ему любовь в полной мере каплю за каплей, то она все равно идеально подходит Джеку. Она подкрепляет его самолюбие, к тому же прекрасно смотрится в роли прелестной хозяйки дома, достаточно вспомнить хотя бы, как она очаровала Джерети. Элла думала об этом, пытаясь взять себя в руки, найти в себе силы оттолкнуть Джека. Джека и Эллы больше не существует, есть Джек и Флисс. Ее время ушло, слишком поздно. Но откуда взять силы, если его руки странствуют по ее телу, а губы и язык завладели ртом? Она должна сопротивляться, но как?
Сейчас или никогда, сказала себе Элла, когда Джек потянул ее за собой и вывел через кухонную дверь в коридор, ведущий в дальнюю часть дома. Элла молча задавала себе вопрос, куда он свернет — налево, к двери в хозяйские спальни, или направо, в сторону квартиры экономки. Джек остановился на верхней площадке лестницы, и десять ступенек вдруг приобрели символическое значение, это была уже не просто лестница в ее квартиру, а лестница в небо — или в преисподнюю.
— Элла…
Послышалось приглушенное ругательство, потом хлопнула дверь и по коридору торопливо застучали каблучки. Это Кэти, поняла Элла. Шаги звучали все ближе, и она запаниковала. В ее душе сменялись разочарование и облегчение, потом паника вспыхнула с новой силой. Еще тридцать секунд, и она бы здорово попалась!
— Он велел вам взять недельный отпуск, — объяснила Кэти, когда Элла наконец рискнула выбраться из своего убежища, от всей души надеясь, что роскошный «мерседес» уже исчез со стоянки во дворе. — Во-первых, вы слишком много работали, а во-вторых, пока мисс Фоксвуд выздоравливает в Лондоне, здесь особенно нечего делать.
— Вот как?
— Не волнуйтесь, я справлюсь, — заверила ее Кэти, бросив на Эллу проницательный взгляд. Или ей это только показалось из-за неспокойной совести? — Я ведь и раньше справлялась одна, — объяснила Кэти, понизив голос. — У миссис Мердстоун, знаете ли, была небольшая проблема, она немножко увлекалась шерри, поэтому мне иногда приходилось оставаться на хозяйстве одной. — Ирония судьбы, подумала Элла, бывшая экономка страдает от того же недуга, от которого некогда страдала нынешняя. — Как бы то ни было, пока хозяин и мисс Фоксвуд в Лондоне…
В Лондоне. Круг замкнулся. Элла вдруг почувствовала, что ее судьбой управляют силы, над которыми она не властна. Все съедутся в Лондоне: Джек, Флисс, Стивен и она. Может быть, позвонить Стивену и отказаться от приглашения? Нет, в конце концов, это трусливо, да и просто нелепо. На праздник соберутся тысячи людей, и у сотен из них есть билеты на бал после фейерверка. Даже если каким-то чудом она все-таки столкнется лицом к лицу с Джеком… Хватит, одернула себя Элла, незачем волноваться насчет Джека, разве у нее и без него не достаточно поводов для волнений? Взять хотя бы номер люкс в отеле «Кенгсингтон Савана» и все, что может за этим последовать.
— Грэмпс, ты правда не против моего отъезда? Меня не будет всего пару дней, не больше.
— Против? — Морщинистое лицо озарилось улыбкой. — Дорогая, да я очень рад! — Элла удивленно замерла, и старик поспешил исправить свою оплошность: — Нет, не потому, что ты уезжаешь, я просто считаю, что тебе неплохо иногда развлечься. Ты слишком много работаешь! Думаешь, я ничего не замечаю?
Получив строгий наказ отдохнуть, пока Грэмпс готовит чай, Элла едва удержалась, чтобы не взбить подушки и не поправить скатерть на столе.
Легко сказать, отдохнуть, легче сказать, чем сделать. Эллу нервировало уже одно то, что Грэмпс вторит словам Джека, бывшего мужа внучки, зятя, которого Грэмпс никогда не видел. Еще одна шутка судьбы, учитывая, что теперь они практически соседи. Только Джек не зять, а бывший зять, мысленно поправилась Элла, по привычке оглядывая гостиную.
Наметанный глаз машинально отметил, что, хотя комната была изрядно загромождена всякой всячиной — повсюду находились изящные стаффордширские статуэтки, гордость ее бабушки, на столике перед креслом с высокой спинкой, расположенном так, чтобы на него падал свет из окна, высилась целая стопка потрепанных, зачитанных книг, на буфете, доставшемся Грэмпсу в качестве приданого жены, стояло несколько семейных фотографий, — нигде не было ни пылинки. Когда взгляд Эллы упал на эти фотографии, она заметила снимок, которого не видела раньше.
Со странным чувством она подошла к буфету и взяла в руки выцветшую черно-белую фотографию в серебряной рамке. Это она — и не она. Услышав, что Грэмпс, слегка шаркая, вышел из кухни, она спросила не поворачиваясь:
— Это мама?
— А, это — да.
Что-то в тоне деда заставило Эллу повернуть голову. Показалось ей или действительно карие глаза Грэмпса влажно заблестели? Она не могла сказать наверняка, потому что дед водрузил поднос на стол и отвернулся, выставляя на середину стола чайник, молочник, чашки с блюдцами и сахарницу. Его выдало слабое дребезжание чашек о блюдца.
Справившись со своими чувствами, он пересек комнату и остановился рядом с Эллой. Взяв фотографию обеими руками, старик всмотрелся в лицо молодой женщины, чья улыбка привлекла внимание Эллы даже с другого конца комнаты. Теперь настал черед Эллы проглотить ком в горле: она видела, как по лицу деда промелькнула тень воспоминаний.
— Я разбирал ящики письменного стола, — объяснил Грэмпс, — и вот наткнулся на эту фотографию. Я не знал, что твоя бабушка ее сохранила, — добавил он виноватым тоном. На прошлой неделе я съездил в Стаффорд и заказал рамку. Это тебе, дорогая.